Маргарита АЛМАЗОВА,
ведущий научный сотрудник Семёновского историко-художественного музея.
30.03.2019 г.

Ирина Григорьевна САННИКОВА более тридцати лет отработала в библиотеке Малого Зиновьева, деревню свою и людей знает очень хорошо, но чаще всего к ней обращаются как к проводнику по местным лесам и полям, где ещё сто лет назад кипела жизнь бунтарей-раскольников.

Лето. Мы в гостях у Ирины Григорьевны. Эта энергичная женщина охотно рассказывает, всё помнит, хранит рукописи, газетные вырезки и материалы. На пожелтевших страницах я узнаю священника Никольской старообрядческой церкви Иосифа – ещё молодого, красивого, Маслова Авдея Савельевича и многих других… Из опыта знаю, что настоящие истории будут рассказаны там, на месте, где ещё виднеются овраги, покосившиеся кресты и вековые деревья.

Мы едем. Спутанная дорога петляет, уходит то вправо, то влево, то резко вниз. Ирина Григорьевна поясняет – так всегда было, дорога скрывала лесных жителей, прятала от чужаков, позже по тропкам этим асфальт и положили.

Сразу за деревней – Шарпан, старинное место, основанное одним из первых поселенцев Арсением – монахом Соловецкого монастыря. Сказывают, что место указала ему икона Казанской Божией Матери. Здесь сохранился вековой липняк и удивительной красоты поля – словно огромная клумба, переливаются они ромашками, васильками и колокольчиками.
Наш проводник рассказывает о названиях: Васильево – стало быть, основал Василий, Фёдориха – от Фёдора, Большое и Малое Зиновьево от двух братьев, разных по возрасту, ну, а Пруды – это «по-природному». Увлекательно и тепло слушать эти легенды. А ведь именно на таких фольклорных сказаниях и духовных стихах исстари писали классики свои великие произведения. Всё идёт от народа, его многоликого языка и духовности. Удивительна память человека: сколько ни прячь, ни топи, а историю свою люди помнят веками, собирают по крупицам, тщательно сохраняют и передают новым поколениям.
Так, за разговорами, мы доехали до могилы инокини-схимницы Федосьи, одной из первых погребённых на кладбище деревни Малое Зиновьево.

Сейчас на её могиле крест новый, а само захоронение – как центр всего погоста – возвышается аккуратно и торжественно. Дальше путь наш лежал на Рождественское – село красивое, но, как здесь называют, – никонианское, основанное в противовес старообрядческой вере. Говорят, когда-то был здесь и монастырь, выстроенный из дерева, сначала мужской, а затем и женский, но со временем захирел, растворился среди деревень кулугуров.

Дальше по дороге – Васильево и Елфимово, необыкновенно примечательные деревни. Эти сёла считались одними из самых богатых и до революции, и в советское время: сначала тут располагались скиты, что кормились лесом, а потом развернулись богатейшие колхозы, где процветало зерновое и животноводческое производство, изготовление мочальных изделий, ложек и другой продукции.

А вот и последние поселения перед деревней, которой больше нет на карте, – Комарово. Мы проезжаем по грунтовой дороге, мимо кладбища сельхозтехники и стайки цыган, которые гонят куда-то целое стадо молоденьких коровёнок. Именно это место, где когда-то располагался тот самый легендарный Комаровский скит, описанный в романе Мельникова-Печерского «В лесах», – сейчас важный исторический памятник, «сорок кладбищ», или святая земля, которая помнит боль, слёзы и немыслимый подвиг людей, бежавших, чтобы спасти себя и свою душу.
Здесь, в непроходимых лесах, хранящих вековое безмолвие, приходят разные мысли о прошлом, настоящем и будущем, здесь, стоит лишь закрыть глаза, в воображении мгновенно оживают образы наших давно ушедших предков…

Ирина Григорьевна бодро направляется в лес, пройдя небольшое расстояние, резко разворачивается и через заросли густой травы идёт к поклонному кресту. Не сразу, говорит, откроется нам Манефа, нужно попросить, и, что-то шепча себе под нос, продолжает путь.
Впереди виден просвет, расступились ёлки, заросли крапивы и бурьяна, и вот она – Манефа, часовенка и могилка, а кругом грибы, ягоды, травы… Тропка хоженая, значит, навещают частенько настоятельницу Комаровского скита, а люди здешние помнят ещё и ульи с душистым мёдом, и пасеку, и последние келейки слепой Лефтины.
Тут наша спутница и о себе разговорилась. Пережила, мол, немало – после разорения многие иконы со скитов оказались у простых людей, прятали их, берегли, у них с мамой тоже были – Тихвинская Богородица, Никола Святитель и несколько других, побольше. Красивые, из Шарпана. Любили они их за тонкость письма, за светлые лики, за то, что помнили эти иконы многое и в смутное время давали надежду.

В 2000-х прокатилась по деревне череда грабежей. Охотники были здешние, но действовали по научению, знали, куда и зачем идут. Заходили внаглую, с ножом и угрозами. Ирине, открывшей дверь, пригрозили расправой, а слепая мама просила только об одном – чтобы «сынки» дали бы ей простится с образами… Старушка, встав с постели, подошла к иконам, перекрестилась и спела тропарь «Спаси Господи люди своя…»

Как же глубока человеческая любовь и доброта! Старушка-мать, не испытывая злобы от явных злодеяний, прощает беспутных «сынков», замаливая их грехи.
В этот момент думалось и о терпении, и о жизни, и о России, о великой мудрости и силе духа наших людей.

Мы молча доехали до деревни и зашли в храм Казанской Божией Матери.