Борис БАВИН,
председатель Совета ветеранов п. Сухобезводное
31.10.2017 г.

Пастух – это человек, который пасёт и охраняет хозяйский скот на пастбище, заботится о сохранности численности поголовья и его здоровье. Точного определения тому, кто «пас» на ОЛПах Унжлага – вперемешку с убийцами, людоедами, ворами и бандитами – тысячи безвинных жертв сталинского террора пока не дано. Поэтому в спорах, разговорах и воспоминаниях у сухобезводнинцев с языка слетает привычное – НКВД! 

Стараниями НКВД оказался в Сухобезводном и пастух Мамед. Мамед – это в миру, среди разношёрстного послевоенного сухобезводнинского люда, насчитывающего в то время более сорока национальностей, народностей, вер и вероисповеданий. А истинное имя легендарного пастуха, которое дали родители, под которым молодой баш-чобан из солнечного Азербайджана попал в число узников болотистого Унжлага, – Гусейн Керболай Али Оглы. 

Там, на залитых солнечным светом зелёных азербайджанских лугах, и познал Мамед с малолетства рабский труд наёмного пастуха. С малых лет работая на бая, сохраняя и преумножая численность его тучных овечьих отар, обучился неграмотный мальчуган всем пастушьим хитростям и премудростям. Определял количество овец в стаде не числовым подсчётом каждой овцы отдельно, а группой овец в 25 голов, и каждая такая группа называлась «тоглулук». Поэтому, чтобы составить представление о количестве овец в стаде, было принято говорить, что в нём имеется 20 или 40 тоглулук вместо 500 или 1000 овец. 

Более ответственным периодом в работе пастухов, за исключением времени окота, считался также отгон стада на летние и зимние пастбища. Надо отметить, что во время отгона стада на яйлаг и обратно в гышлаг пастухи обязательно должны были ежедневно проверять наличие поголовья овец в стаде. При этом проверка производилась не путём простого порядкового счёта овец, а по приметам каждой из них. 

Как это всё было знакомо Мамеду, но только с точностью наоборот, когда он накануне войны угодил в Унжлаг под пригляд НКВД – те же бригады, отряды, «отгон» на делянки лесоповала, долгие нудные проверки… 

Валить лес в болотистой сухобезводнинской тайге баш-чобан Мамед был угнан как шпион-диверсант и нарушитель государственной границы СССР с Ираном.  До 1936 года, когда Азербайджан вошёл в состав СССР на правах союзной республики, эта граница протяжённостью почти 800 километров существовала номинально и была открыта для прогона отар на пастбища в Иран и обратно в Азербайджан. Но, как только опустился «железный занавес», граница оказалась «на замке», и за переход через неё оказался баш-чобан за колючей унжлаговской проволокой. 

Незадолго до Победы Мамед вдохнул воздуха свободы. В Азербайджан ехать было не к кому, и остался он жить в унжлаговской столице – посёлке Сухобезводном. К тому была и ещё одна причина – запала в его горячее южное сердце шустрая семёновская санитарка – Антонина Васильевна Смирнова. И появилась в Сухобезводном очередная интернациональная семья. 

Почти всё многонациональное население посёлка тех послевоенных лет, спасаясь от нагрянувшей голодухи, выживало только за счёт своего приусадебного хозяйства. Всё, начиная с картошинки, луковки, морковинки и заканчивая салом, маслом, колбасой, поселяне, имеющие подворье, производили своими руками. А царицей двора, бесспорно, была её величество Коровушка. При ней и в саду-огороде всё зеленело, и молодняк, включая человеческий, рос резвеньким и здоровеньким. 

Посёлок, рассечённый надвое рельсами железной дороги, формировал два коровьих стада,  содержал для каждого из них пастбище и организовывал работу животноводческого товарищества. Количество коров в Сухобезводном в отдельные годы доходило до полутысячи – почти полторы сотни голов на восточной и более трёхсот на западной сторонах. 

Наиважнейшим событием каждого года были выборы пастухов – эти выборы ничуть  не уступали по значимости и эмоциональному накалу нынешним депутатским. Договор заключали только с достойнейшими, поскольку многое, если не всё, в коровьей жизни и судьбе зависело от пастухов. Ясно, что наипервейшим кандидатом и абсолютным победителем на этих выборах становился опытный профессионал своего дела – Мамед.

В пятом часу утра, проходя посёлок по центральным улицам из конца в конец, торопил Мамед хозяюшек заканчивать дойку и выгонять скотину на пастбище: 

 - Тра-та-та, тук-тук-тук, бам-бам-бам, бум-бум! – ритмично выговаривали гнутые кленовые палочки по широкой, аккуратно вытесанной из выдержанной спелой ели доске, которая висела на груди пастуха. 

Заодно с коровами – под стукоток пастушьих палочек – разбредались поутру по домам и влюблённые парочки, замечтавшиеся на лавочках тенистого скверика и резных крылечках. 

Поздним вечером нагулявшееся стадо, сопровождаемое пощёлкиванием кнута, возвращалось из выгона. Мамед, знавший и помнивший всех коров и хозяев, а также мирских быков поимённо, с неизменной улыбкой сообщал: 

 - Маруся! Твоя Дочка с Матросом сегодня гуляла! Ставь крестик в календаре – по весне с телёночком будешь! 

Хлопотная работа пастуха, его уменье и старанье неплохо вознаграждалась благодарными хозяевами коров. Согласно сохранившемуся в музейчике местного Дома культуры договору, в 1952 году за каждую корову полагалось получить двадцать рублей в месяц. Кроме денег пастухи получали с каждой головы два литра молока и десять килограммов картошки за сезон. При средней российской зарплате 500-600 рублей в то время это был хороший заработок, сравнимый с зарплатой секретаря райкома партии или хорошего инженера. В межсезонье Мамед кочегарил в местных рабкоповских котельных или возил товары на лошадях, в которых, надо заметить, тоже знал толк. 

Мамед с Антониной Васильевной, работавшей санитаркой в местной больнице, поставили свой дом на центральной улице посёлка неподалёку от унжлаговской конной базы, разработали обширный сад-огород, обзавелись многочисленной дворовой живностью. В дружной интернациональной семье пастуха выросли двое детей – Николай и Галина. Галина Керболаевна до сих пор живёт в родительском доме, содержит корову, которых осталось в Сухобезводном не более десятка. 

Народная память хранит образ легендарного пастуха Мамеда в названиях пруда, который расположен при въезде в посёлок неподалёку от его дома и лесного просека в ближайшем лесочке, где он пас тучные стада сухобезводнинских бурёнушек-пеструшек.

 - Пойдём купаться на Мамедовский пруд! – кричит ребятня в летнюю жару. 

 - По Мамедовскому просеку пройдёшь с километр, а там направо, – открывают друзьям свои тайные полянки грибники-ягодники. 

Но никто не может припомнить и дать ответ на главный вопрос: за что?! За что азербайджанский баш-чобан Гусейн Керболай Али Оглы, как и другие многие-многие тысячи невинных жертв того страшного времени, был оторван от родины и никогда уже, как ни мечтал, не смог вернуться в родные места? И этот вопрос, миллионы раз на разных языках звучавший на многострадальной сухобезводнинской земле, думается, когда-нибудь найдёт ответ. Ответ необходим для будущей жизни, ведь будущее строится на фундаменте, заложенном отцами и дедами. Необходим для того, чтобы уже никто и никогда страдальчески не простонал: «За что?!». 

Фото предоставлено автором