Ирина КОЛОБОВА
15.07.2017 г.

Однажды в Париж приехал издатель из Санкт-Петербурга – и мой первый сборник стихов вышел в Ленинграде. Также как и позже – второй. А в другой раз судьба приняла облик молодой женщины, которая появилась в Париже, в мастерской Бориса с огромным букетом роз.

«Всё о жизни»

Розы предназначались не мне, не Борису, а нашему другу, театральному художнику Эдуарду Кочергину. Мы отмечали его день рождения. Знакомя нас, он шепнул ей: «Это дочь Бориса Корнилова». И всё – машина была запущена... Встреча была судьбоносной – хоть я и не люблю это слово. А как назвать – удача? Это было более чем удача. Наша гостья только что выпустила книгу об Ольге Берггольц. А тут сам Корнилов шёл к ней в руки. Упустить этот сюжет, эту внутреннюю рифму было невозможно.

А я? В моём распоряжении был бесценный – для меня бесценный – архив, который хранился у меня в комнате в маленьком чемоданчике и, как мне казалось, никого, кроме меня, не интересовал. И вот появился остроглазый читатель, слушатель, сопереживатель. Друг. Поэт. Редактор. Так в серый парижский день начиналась книга «Борис Корнилов: Я буду жить до старости, до славы...».

И так же неожиданно жизнь вернула меня на Канал Грибоедова, в дом номер 9.

Всё, связанное с этим адресом, всегда тревожило и волновало меня. Я многое знала о Писательской надстройке – из рассказов мамы, тётек, из литературных воспоминаний. И от отца – «По улице Перовской иду я с папироской» (Малая Конюшенная в те годы носила имя Перовской). Я знала, что соседями – и друзьями моих родителей – были Стеничи, Валя и Люба (Любочка – как ласково называла её мама), Михаил Зощенко, Николай Олейников, Ольга Форш (с которой и мне довелось познакомиться). Я – знала. Но не ощущала себя причастной этому дому – до поры до времени...

Удивительная способность моей новой подруги – влюбляться без остатка в своего героя, в идею, в свою работу. Корнилов, его жизнь и его судьба по её верному разумению не вмещались в книгу. И начался поиск иного измерения. Так возникла идея фильма «Борис Корнилов. Всё о жизни, ничего о смерти...», которая и была осуществлена режиссёром Аллой Чикичевой на питерском канале «100 ТВ». Работа шла параллельно над книгой и над фильмом.

Возвращение

Для меня кульминацией съёмочных дней был эпизод, когда привратник дома номер 9 по каналу Грибоедова вручил мне ключ от квартиры 122, от нашей квартиры. В своём волнении я забыла про камеру: я действительно отнеслась к этому моменту всерьёз, не как к постановочному, но как к наиважнейшему в моей жизни, как к возвращению – как ни наивно это звучит. Неважно, что через несколько часов я должна была покинуть эту квартиру навсегда, важно было, что я – вернулась! Что мы – вернулись. Это было удивительное и странное ощущение – я была на съёмках не только самой собой, но я как будто вошла в жизнь моих родителей, в их время. Я не ставила себя на их место, но я их видела; вот отец идёт по этой улице, мама поднимается по этим ступенькам, открывает вот эту дверь. И меня не покидало радостное чувство, что я возвращаю их к жизни. Подтверждением чуда было и то, что квартира в самом центре города, в престижном как нынче говорят районе, более чем за 70 лет не была изничтожена, не была ни перестроена, ни отремонтирована. Какие боги сохранили её в изначальном виде? – для того только, чтобы девочка, которую когда-то давно принесли сюда в пелёнках, увидела этот сундук для дров в прихожей, голубой кафель на кухне, изразцовую печь, у которой грелась мама, Люся. Я открывала окна, которые выходят на Перовскую, и чьи переплёты и форточки хранили прикосновение родных рук. И я не грущу, что почти сразу по окончании съёмок появился новый владелец; и что в квартире начался ремонт. Следы памяти, которые принадлежали только нам, не должны были принадлежать чужим людям. И осталась победная мысль, что она, прежняя, меня дождалась!

С возвращением пришло и новое открытие города. Если прежде жизнь с грустной очевидностью была сосредоточена на прошлом и все пути приводили меня или на канал Грибоедова или на Петра Лаврова, то теперь сам город вторгался в мою жизнь. В ней появились Набережная Макарова – адрес Пушкинского дома, Васильевский остров, Выборгская сторона, Нарвская застава; и драгоценная россыпь огней Дворцовой набережной, которая вдруг открылась на подходе к Троицкому мосту с Петроградской стороны. И от этой красоты захватило дух. 

И сам канал Грибоедова, который прежде был ограничен для меня Спасом-на-Крови и Невским, повлёк вдоль своих берегов в места столь же прекрасные, как и незнакомые. Это было в мой недавний приезд, в солнечный, жаркий майский день; и мои ноги без устали плели кружева то по его набережной, то уходя от неё. Я особенно не задумывалась о маршруте; вспомнив что-то или завидя что-то, переходила мосты и мостики, углублялась в улицы незнакомые, часто безлюдные. Все встречи были как будто случайными – и не случайными, словно какой-то добрый навигатор указывал мне, куда я должна идти. Мною владело приятное чувство, что город ведёт меня за руку как маленького ребёнка. Безлюдие вдруг сменялось шумом Театральной площади и музыкой, которая неслась из окон консерватории. И снова – тишина Крюкова канала, и здание Мариинки без признаков жизни в этот час дня. И так – до Новой Голландии, обогнув которую я вернулась опять на канал Грибоедова... 

Постскриптум

«Всё о жизни, ничего о смерти...». С сожалением приходится нарушить этот завет поэта, в который, похоже, он и сам-то не очень верил – строчки эти принадлежат его последнему, Пушкинскому циклу, написанному в 1936 году, когда началась травля его самого. А, может быть, этими словами Борис Корнилов пытался заговорить судьбу, уже предчувствуя, что она ему готовит.

Я тоже не хотела бы заканчивать этот очерк смертью, но любовь к отеческим гробам требует всё договорить до конца. Эта любовь и повела меня за пределы города – на Левашовскую пустошь. Я давно знала об этом захоронении, которое сердце и душа отказывались принимать. И которое не умещалось в сознании – да и сейчас не умещается. Но жизнь в который раз заставила меня; и я вошла в зелёные ворота этого страшного места, которое свидетельствует только о том, что человек способен на зверства неописуемые. Со стеснённой душой, под солнцем, которое не грело, бродила я меж сосен в поисках символической могилы, и моим Вергилием был Александр Николаевич Олейников, сын поэта, чей прах покоится здесь же, как и прах моего отца.

И не важно, вернусь ли я сюда когда-нибудь: адрес этот, как и многие другие, записан в моём сердце.

В день рождения поэта

29 июля, в день рождения Б. П. Корнилова, приглашаем всех любителей поэзии на мероприятия, посвящённые 110-летию со дня рождения поэта-земляка. 

11.30 – «На встречу дня». Митинг на площади Б. Корнилова.

12.15 – «Здесь моя непонятная Родина…». Экскурсия-презентация по литературному залу Историко-художественного музея (г. Семёнов, ул. Ванеева, 5);

- «Продолжение жизни» – выставка документов, книг и фотоматериалов об исследователях жизни и творчества Бориса Корнилова;

- «Я своему большому поколению большое предпочтенье отдаю…» – выставка фотографий из личных архивов фотографа В. А. Степанова.

13.30 – «Между прошлым и будущим». Торжественная программа «Мой край зелёно-голубой…», выставка фотографий Андрея Грибова в Центре культуры и искусства.

Будьте с нами в этот знаменательный день!

«Дорого каждое слово...» (начало)