Ирина КОЛОБОВА
Фото предоставлено героиней материала
15.11.2023 г.

13 ноября во всём мире отмечался День слепых и слабовидящих людей. Эту дату трудно назвать праздником, но люди, лишённые главного органа чувств, каждый знак внимания к себе воспринимают как подарок, даже если не признаются в этом.

Никто из них не любит афишировать свою особенность, но одни замыкаются в себе, а другие ведут себя настолько естественно, что догадаться об этой особенности бывает трудно. Валентина Пяшинцева именно из таких – практически невозможно угадать в этой интересной женщине инвалида первой степени. Да, она в очках, но кого сейчас этим удивишь, к тому же они очень гармонируют со спортивным стилем нашей героини.

- Конечно, бывают у меня трудности с общением, – смеётся Валентина Семёновна, – всем ведь не объяснишь, что я практически не вижу. Кто-то может обидеться, что при случайной встрече не здороваюсь. Хотя одна на улицу я редко выхожу – могу заблудиться в трёх соснах, в трёх домах.
Дело в том, что я не совсем слепая – я вижу уголками глаз. Чтобы здоровому человеку примерно понять это, нужно закрасить очки чёрной краской, оставив лишь уголки. Вот так и у меня. Только обычный человек может снять такие очки, а мне уже никогда этого не сделать. Но я научилась фокусировать зрение, даже читать могу, правда, только печатный текст.

За двадцать лет с того страшного момента, когда Валентина очнулась на операционном столе после наркоза и как сквозь мутную пелену увидела склонившееся над ней лицо врача, она действительно научилась многому.
- Я хорошо помню тот момент, – говорит Валентина. – Первое, о чём подумала: почему врачи так обеспокоены? – я живая, всё слышу, правда, вижу не очень, врач велит пальцы на его руке сосчитать, а мне смешно: зачем? Но потом узнала, что была практически на грани.

Тот факт, что не сразу смогла рассмотреть руку врача, Валентину не напугал – она и до операции хорошим зрением похвастаться не могла, с детства начала терять драгоценные единицы, доведя безобидный минус один до практически инвалидной десятки.
- Читать я очень любила, – признаётся она, – старшие сёстры научили меня с пяти лет, так я ещё до школы все детские книжки перечитала. Залезу на печку, а там тепло, уютно, отдёрну занавесочку так, чтобы свет из комнаты поступал, а родители не догадались, чем я там занимаюсь, так с книжкой и засыпала.

Родилась Валя в Хвостикове, когда оно ещё не было городской улицей Демократической, и быт там был вполне себе деревенский, с полной свободой и безопасностью для ребятишек. В детский сад сама бегала, начальная школа тоже в шаговой доступности. Родители – инвалиды по слуху, особым контролем не напрягали, но заметили, что со зрением у младшей дочери что-то не так.
- Я хулиганкой росла, своенравной, – вспоминает Валентина, – моя любимая учительница Елена Ивановна Андрианова посадила меня за первую парту, а мне постоянно надо было вертеться. Она устала делать мне замечания и пересадила «на Камчатку». А я и оттуда всех доставала. Но вдруг стала замечать: плохо вижу, что учительница на доске пишет. Сначала не обратила внимания – не вижу, и ладно. Но когда троек прибавилось, пришлось как-то перед родителями оправдываться и признаться, что плохо вижу. Выписали мне очки, и начался в моей жизни кошмар: меня дразнили, а я дралась. В музыкальную школу поступила – там не дразнили, но долго всё равно не задержалась. Помню, стало мне скучно на уроке сольфеджио – выбралась в окно и давай яблоки рвать. Меня отругали, а я обиделась и не стала больше ходить. А вообще мне всегда больше нравилось с книжками общаться, нигде с ними не расставалась.

Эта любовь к книгам и стала первопричиной будущей потери зрения. Сначала печной полумрак, при котором она взахлёб читала, начал убавлять остроту, а потом и несчастный случай на дороге поспособствовал.
- Иду из школы, в руках традиционная книжка – читаю. У нас ведь спокойно было, машин на дороге почти нет, а тут мотоцикл едет. Дорога широкая, спокойно мог бы обрулить, а он крикнул: «Девочка!», и я испугалась, заметалась, как курица. В результате от удара отлетела, упала на мягкую траву, отделавшись сильным испугом и рваной раной на бедре. После этого заметила, что ещё хуже стала видеть.

В восьмом классе нужно было решать, куда пойти учиться, и строптивая Валя выбрала для себя Борское культпросвет училище.
- Очень хотелось поступить на хореографическое отделение, но помешали очки. Поступила на оркестровое. Думала, в сказку попала, мечтала о концертах и выступлениях, а оказалось, что учиться надо. Да и погулять хотелось – на дискотеку сбегать, а в общежитие после определённого часа не пускали. Я опять обиделась и бросила учёбу. Сёстры тогда уже в Москве жили, взяли меня к себе. Но устроиться на работу в столице по лимиту можно было только после восемнадцати лет. И они меня устроили в училище при ткацкой фабрике во Фрянове. А потом и в Москву перебралась, стала лимитчицей. Год отработала, поехала домой в отпуск и на дискотеке познакомилась с будущим мужем. Вместе в Москву уехали. Сначала в разных общежитиях жили, потом комнату сняли. Там у нас и сынок родился.

К этому времени зрение Валентины испортилось настолько, что если бы не столица, то вряд ли бы ей удалось родить ребёнка без серьёзных последствий.
- Врачи, конечно, и там опасались, но посоветовались и решили применить наркоз, чтобы я боли не чувствовала. Слава богу, всё нормально прошло. Через десять лет работы нам могли бы дать постоянную прописку в Москве, но мы не стали ждать, домой вернулись. Родители нам выделили прируб три на три, я в «Хохлому» пришла в столярный цех, там работа не ювелирная, орлиного зрения не требуется, муж – на арматурный завод. Трудновато жилось, зарплату начали платить натурой, в моём случае – хохломскими изделиями. И стала я челночницей. Возила огромные баулы – в Москву на рынок и даже в Узбекистан ездила. Ничего, справлялись. Дочка у нас родилась Настенька, мои родители дом нам купили на улице Галкина. Хоть и пришлось много сил и средств потратить на его ремонт, но были счастливы – всё своё, места много.

Третья беременность Валентины была не просто неудачной – она стала трагической, поставив крест и на будущих детях, и на её здоровье.
- У меня была очень большая кровопотеря, – вспоминает Валентина, – в результате инсульт, частичная парализация и почти полная потеря зрения. Когда выписалась из больницы, начала заново учиться жить. Плоховато получалось – если бы не дочь (ей тогда десять лет было), не знаю, как бы справилась. Материально было очень трудно: инвалидность оформляла больше трёх месяцев, и за это время никаких денежных поступлений не было от слова совсем. Помню, пришёл меня навестить один знакомый, принёс решётку яиц, а я чуть не расплакалась. Сёстры помогали, но они далеко; мама старалась хоть какую-то часть домашних забот на себя взять. Друзья, знакомые приходили. Но постепенно их становилось всё меньше и меньше. С мужем разошлись. Я поняла, что люди не любят постоянно видеть перед глазами чужую беду. Это не потому, что они злые или бессердечные, просто у всех свои заботы, а вид чужого горя не добавляет оптимизма. Когда немного оправилась, попробовала сама на улицу выйти и заблудилась. Я вижу только точку перед глазами, маленький пятачок земли под ногами, а стоит взгляд перевести – всё, теряюсь, ничего не могу понять. Смотрю, сосед невдалеке дрова колет. Спрашиваю, где мой дом, и по его реакции поняла, что дело плохо. Думаю, не узнаёт меня, что ли? А он понять не может, чего мне нужно, или решил, что я совсем мозгами поехала – дом-то вот он, буквально передо мной. И так плохо мне стало – ведь всего тридцать пять мне, а уже инвалид! Решила, что в жизни больше из дома не выйду.

Целый год приходила в себя Валентина, потихоньку изучала свой дом, запоминала каждый уголок, каждый поворот, училась печь топить, еду готовить.
- Вроде бы, многое стало получаться, – говорит она, – но тут новая беда – инсульт подбросил мне очень обидный и болезненный симптом. Стоит только чуть приблизиться к огню – спичку зажечь или горячий чайник с плиты снять, – рука непроизвольно отдёргивается. Один раз так кипятком обварилась, что снова пришлось в больницу лечь. Долго я мозги свои тренировала, училась зрение концентрировать, смотреть правильно. Читать начала пробовать. Сначала абзац, потом страницу, но поняла, что дело это бесполезное, потому что как только к следующей странице перейду, первую забываю. Хорошо, если книга знакомая, вспоминаю, о чём там, и вроде бы всё нормально. Фильм смотрю – то же самое: слышу разговор героев и вспоминаю их лица, одежду… У меня первое время была частичная потеря памяти: всё, что было до инсульта, помнила до мельчайших подробностей, а потом – полный провал. Плакала часто, хоть врачи и запрещали нервничать. А как не нервничать – я ведь не железная. Когда поняла, что на любимых книгах надо ставить крест, стала запоем кроссворды решать – мозги-то надо тренировать. Подружки в гости приходят – всегда несут журналы с крупными кроссвордами.

Самым строгим врачебным запретом для Валентины действительно было малейшее волнение. И увы, она этот запрет частенько нарушала, потому что жизнь испытывала её по самому жёсткому счёту. Когда, вроде бы, стала приходить в себя после первого инсульта – случился второй, а затем – третий. Говорить об этом она не может – слёзы мешают. Время, врачи или Бог сделали это, но память к ней вернулась, и забыть смерть любимого сына она не может.
- Этот инсульт я пережила на ногах, он случился во время похорон, некогда было к врачам обращаться. А вот когда мама умерла, без скорой помощи не обошлось. Я иногда думаю: за что мне это всё?.. Но тут же стараюсь вспоминать тех, кому ещё хуже. И правда полегче делается. Бывали, конечно, критические моменты в жизни, когда хотелось одним разом всё перечеркнуть, но какой-то внутренний голос не позволял, всегда подсказывал что-то нужное, весёлое или наоборот такое, от чего я начинала злиться на саму себя: «Что я – тряпка, что ли, неужели не справлюсь, не вылезу из этой темноты?!» И от этой злости мне даже легче становилось, и силы появлялись, и варианты дальнейших действий. Я теперь на все сто уверена, что испытаний не по силам Бог не даёт. Значит, я сильная, а это хорошо.

Валентина – сильный человек, с этим не поспоришь. Она научилась жить в новых обстоятельствах, не ушла в себя, не закрылась в своих болезнях и несчастьях. Да, круг друзей значительно сузился, но в её возрасте так бывает почти у всех – остаются только самые верные и проверенные.
- Мы с моими девчонками – Галей и Ларисой – пусть не часто, но встречаемся. Когда они приходят, у меня настоящий праздник. Могу сидеть на диване, как барыня, и ждать, когда они стол накроют – красота! А то и на природу махнём или в кафе по случаю какого-нибудь праздника. Это здорово, что они у меня есть. Жалеть себя не позволяют, ругают, если начинаю зацикливаться на том, что никому не нужна, что никогда из темноты не выберусь. Иногда грубоватые слова лечат лучше сладкой лести и жалости – для меня, по крайней мере, именно такие откровенные разговоры служат хорошим, действенным пинком, заставляют действовать, двигаться, жить нормальной жизнью.
А ещё я очень благодарна нашему дорогому Василичу (Владимир Васильевич Бухвалов – председатель местной организации Всероссийского общества слепых, – авт.). Он за всех нас душой болеет, старается хоть как-то расцветить нашу тёмную жизнь. Я долго сопротивлялась, когда он уговаривал меня поехать в школу слепых в Волоколамск или в санаторий. Сидела, жалела себя, боялась: как я там одна буду? Но именно школа сделала то, чего бы я сама никогда не сделала. Там мы все как одна большая дружная семья, понимаем друг друга, помогаем тем, кому хуже. Я и готовить там заново училась, и ходить. Там учат ходить с тростью, но с моим зрением трость только мешает, и я получила пятёрку за хождение без трости. Даже бисероплетением занялась. Поставила цель сплести букет на могилку сына и добилась своего. А потом затянуло, теперь не скучаю дома, всегда есть чем заняться. А санаторий – это вообще сказка. Я бы, наверное, никогда в таких условиях не пожила – как говорится, не было бы счастья… Я и на море была, и в горах.

Валентина понимает, что нормальное зрение к ней никогда не вернётся, что минусовые единицы переходят в плюс, но она перестала паниковать по этому поводу, научилась жить по новым правилам. Одна выходить на улицу она решается редко, что, в принципе, правильно. Недавно рискнула, и чуть было не угодила под машину. Но у себя дома она давно уже чувствует себя как рыба в воде, здесь ей помощь практически не нужна. А если что – за стеной дочь живёт.
- Вот бы ещё внуков дождаться, – мечтает она, – и стала бы я самым счастливым человеком.