21.06.2025 г.

Ах, какие планы были у моей мамы Александры Васильевны Рябовой на 22 июня 1941 года!

Утром – провести генеральную репетицию выпускного вечера в Шалдежской школе, вечером собрать голосистых дедов на спевку (хор с успехом выступал по всей области). А перед сном написать письмо мужу, проходящему военную службу на границе с Монголией. В письмах они ласково и немного старомодно называли друг друга Рурка и Бока. Настроение было прекрасное – скоро они снова будут вместе.

Этот выходной день обещал быть отличным и для свёкра моего Ивана Маркеловича Бармина. Иван собирался на тренировку. Стать в 17 лет нападающим одной из лучших в стране футбольных команд – ульяновских «Крыльев Советов» – мечта всех мальчишек. Его уже и на улице болельщики узнавали, да и девчонки засматривались.

А будущая свекровь Зоя Трофимовна Ерохина (впоследствии Бармина), в то время студентка педучилища, 22 июня, скорее всего, ездила навещать родителей и десятерых своих братьев и сестёр в деревню Загайново Троицкого района Алтайского края.

Такая вот география: Алтай, Ульяновск, Горьковская область и Дальний Восток…
Голос Левитана оборвал все мечты, соединив незримо всех единой общей целью – дать отпор врагу, выстоять и победить.

Отражение эпохи

Начну рассказ именно с семьи мужа, ибо по ней можно прямо-таки классически воссоздать в лицах историю двадцатого века. На Первую мировую из большой деревни Русская Беденьга Симбирской губернии ушли три брата Бармина. Воевали лихо, дед мужа Маркел до старости Георгиевским крестом гордился. А потом разошлись их стёжки-дорожки. Маркел – за красных, братья за белых воевали. Красный комиссар так и не простил братьев, уехавших аж в Канаду. Вернулся в свою деревню, женился на красавице Прасковье. Да судьба подножку поставила – после рождения третьего ребенка умерла жена от горячки. Горевал Маркел крепко, и, видно, сжалился над ним Господь – послал добрую девушку Нюру. Вышла она за вдовца, детям не мачехой – настоящей матерью стала. Называл Маркел её ласково – Анюта.
От рассказов Зои Ерохиной-Барминой вообще жутко становилось. В начале 30-х годов пришла на Алтай коллективизация, а с ней и поиск врагов – «кулаков» и «подкулачников». В селе Загайново почти все жили справно, по утрам хозяйки выгоняли на пастбище по несколько коров. Получается, «кулаков» было пруд пруди. Отцу Зои шепнули на ушко, что придут за ним скоро, в Сибирь отправят. Взял Трофим детей да жену Федору в охапку, и поехала семья в неведомую Алма-Ату – обетованной землёй казалась она алтайцам. Шёл 1931 год, ужасное голодное время. За кусок хлеба могли убить, страшное слово «людоедство», увы, не было пустым звуком. Троих детей украли в этом аду у семьи Ерохиных, Зою буквально силой вырвали из рук убийцы. К слову, как-то муж решил рассказать об этом внукам. Они вежливо промолчали – чувствуется, что не поверили. Может и хорошо, что в голове это не застряло.
В общем, вернулись Ерохины в своё Загайново. Трофим вскорости умер от болезни, а, скорее всего, от горя. Осталась Федора с семью ребятишками на руках. И вот вам первая параллель с Бармиными: к Федоре посватался видный работящий парень Степан. Пообещал всех сирот вырастить и воспитать. Ещё и трех общих детей они родили. Очень любил мой муж своего деда Степана, несколько лет жил с ним и бабкой на Алтае.

А потом грянула война. Герой Первой мировой и гражданской Маркел Бармин уже на следующий день пошёл в военкомат. Сына Ивана хотел оставить за старшего, но не вышло – талантливый нападающий футбольной команды ушёл на фронт добровольцем.
Без ранений не обошлось: Маркела буквально изрешетило осколками под Сталинградом, Ивана контузило под Москвой. Оба вернулись в строй. И награды у отца и сына похожи – ордена за славу, доблесть и отвагу.

Иван и Зоя познакомились в самом конце войны, в белорусском городке Бобруйске. Сыграли скромную свадьбу. А жить им предстояло на новой родине, в городе Семёнове, куда в конце концов привела судьба и моих родителей.

Барышня и крестьянка

Мои дед Степан и бабушка Анна жили в деревушке Глазуниха Варнавинского района. Стояла она раньше в километре от большого села Богородское, а теперь её и в помине нет. Черт, что ли, занёс деревушку на высоченную гору – взбираться на неё нужно было по узкой тропинке. По этой тропинке ходили в школу все дети Рябовых: старший Борис, Александр, Евгения, Павел, Валентин и Зоя. Учились на пятёрки. Отличались какой-то интеллигентностью, мягкостью, тактом. Бабушка Анна при всём моем уважении этими качествами не совсем обладала – до сих пор помню, как по утрам она молилась: то и дело прерывая свои просьбы к Господу практическими советами родным: «Женька, притка такая, опять кур выпустила, чтоб им». Зато у бабки рука была лёгкая: что ни посеет – всё растет как угорелое. По этой причине по весне к ней выстраивалась целая очередь за рассадой.

На папу у бабушки были свои виды: вот закончит институт – будет работать в Богородском, жить с ней – дом-то огроменный. Невесту для него она давно приглядела – высокая, как и она, работящая, румянец на всю щеку. А вышло как? Борька привез, тьфу ты, пигалицу: росточком не вышла, губы намазаны, на ногтях, как это его – маникюр. А уж когда бабка сваху увидела, совсем в расстройство впала: в шляпке, перчаточках кружевных. Тоже мне барыня!

Да, мою бабушку Антонину Ивановну Чиркину, в девичестве Жаркову, в Ветлуге за глаза так все и звали барыней. Родилась она в семье Ивана Жаркова, который в Ветлуге свой кондитерский цех держал. Где он взял жену и на рояле играющую, и в этикете толк знающую, я, честно говоря, не ведаю. А Антонину отдали за Василия – сына далеко не бедного человека Александра Чиркина. Так что несколько лукавит моя мама в биографии, заявляя о том, что «родилась в семье рабочего». Впрочем, после революции её отец-то Василий действительно на производстве работал (спасибо, что не расстреляли). И умер очень рано – в 1925 году, оставив пятерых детей, младший из которых качался в люльке. Барыне пришлось ой как несладко.
Выручила музыка. Бабушка Нина всех своих внуков научила играть на разных музыкальных инструментах. Сначала старший Володя, затем моя мама Александра стали подрабатывать в кинотеатре тапёрами. Все знают, кто это такие? Фильмы-то были немые, и пианист как бы озвучивал их, играя то весёлую, то тревожную музыку. Бабушка Нина тоже давала уроки. К слову, в честь неё аж две моих двоюродных сестры носят имя Нина.

Так вот, до грозных сороковых мои будущие бабушки Анна и Антонина не общались. Война их примирила. Какие разборки, когда один за другим уходили сыновья и дочки на фронт! У Антонины воевали Владимир, Николай, Константин, Вера, внук Евгений. Причём последним троим 18 лет ещё не было. Ушли добровольцами. У Анны воевали Борис, Александр, Павел, Евгения. Матери всю войну молились о них.
Антонине повезло: пусть израненные, но вернулись все. Анна же долгие десятилетия ждала весточки о пропавшем без вести Павлуше. Не дождалась – следопыты нашли могилу Павла Степановича Рябова уже после её смерти. Пал он смертью храбрых, и в музее Богородской школы есть стенд, посвящённый солдату.

На позицию девушка провожала бойца

В детстве я иногда думала о том, что в родословной по маминой линии не всё чисто – не просочились ли к нам цыгане? Приезжали в гости в деревню Пафнутово мои дяди и тёти. Все кареглазые, черноволосые… И дом превращался в цыганский табор. Мать садилась за пианино, кто-то из гостей брал гитару, баян, и... понеслась душа в рай! Репертуар был обширным и разнообразным: классические романсы вроде «Вишнёвой шали» и «Я встретил вас» смешивались с городским шансоном «Школа Соломона Пляра» и «Крутится-вертится шар голубой». Классическое воспитание бабушки-пианистки боролось с уличным. Особо любили, конечно, «Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз». Потом дядя Коля запевал свою коронную.

Горячи, азартны были Чиркины, жили, как в песне Розенбаума: любить так любить, гулять так гулять. Не выдержав песенного напора, мы с папой уходили на скамеечку под сиренью, и я слушала свои любимые сказки о богах Древней Греции и Рима.

Военных песен пели мало, разве только любимую дяди Коли про самолёты, которые идут впереди девушек. Дядя был лётчиком, к тому же чем-то похож на популярного в то время артиста Крючкова. Бедные девушки, которые были после самолётов! Нахожу на сайте «Память народа» данные о Николае Васильевиче Чиркине: ну, конечно, орденоносец, хороший боец.
Дядя Костя и мой двоюродный брат Женя с одного года, а дочь Жени Лариса – моя ровесница. Мать рассказывала, что дядя с племянником вечно соревновались друг с другом, даже в том, кто первым попадёт на фронт. Первым попал Костя, в бою себя геройски показал, но был тяжело ранен, лишился глаза. А Евгений стал кадровым военным. Младшенькая Верочка – тоже орденоносец, она всегда была в семье как весёлый огонек.

Но что же я о судьбе мамы в военное время не пишу? В 1942-м её пригласили в Ленинградский детский дом в Варнавино – сначала завучем, потом директором.
Рассказывала о том, как привозили детей-блокадников на телегах. Сотрудники брали их по двое на руки (они ничего не весили) и уносили в дом.
Кареглазая девочка, увидев её, закричала «Мама!». Так у неё появилась дочь. Потом она выходила ослабевшего трёхлетнего ребенка и написала папе, что у них есть сын. А я родилась спустя пять лет после войны.

Да, надо же упомянуть, как они оказались в Пафнутове Семёновского района. Тут бабка Анна постаралась. Тайком забрала меня у няньки, когда родители на работе были, и повезла крестить. А папка Борис Рябов в то время секретарём Варнавинского райкома партии был. В сталинское время это вылилось в ЧП областного масштаба. Заступились за отца фронтовики, и всего лишь сослали его в деревню соседнего района. Думали, что временно, а оказалось навсегда.

…Ну что ж, пора возвращаться к немного уставшей компании певцов Чиркиных. На улице уже холодает. Мы с папой входим в дом, он подходит к маме и просит: «А теперь мою любимую». И в доме на полутонах звучит: «На позицию девушка провожала бойца». Ждала мама своего бойца семь долгих лет.

Светлана БАРМИНА,
заслуженный работник культуры РФ
Фото из семейного альбома