В апреле исполнилось 82 года со дня рождения поэта-земляка, моего отца Николая Маравина. Искренне благодарю всех, кто помнит о нём, тех, кто поёт песни на его стихи и делится своими историями встреч с поэтом.

По просьбе тех, кто знал Николая Вениаминовича и ценил его творчество, я подготовила небольшую подборку стихов, к которой добавила несколько своих. Мне будет приятно, если эти строки найдут отклик в вашей душе.

Пожить бы снова на кордоне
В кондовом доме лесника,
Послушать, как над домом стонут
Метели в космах сосняка,
Как за отдушиной окошка
Сохатый прокопытил след,
Да на ветвях лесная кошка
Ушами прянула вослед,
В дупло сосны стрельнула белка
Своим нацеленным прыжком...
Уж сумерки смежили веки
Тому, кто служит лесником,
Кто под сипенье самовара
Вдруг ненароком прикорнул:
Виной тому – запасник старый,
Иль ветра вой, иль вьюги гул,
Иль вновь...
Пожить бы на кордоне
В кондовом доме лесника.
Послушать, как над домом стонут
То ль души зим,
То ли века...
То ль докричаться до кордона
Пытается твоя душа,
А ветры воют, вьюги гонят
Снега, позёмкою шурша.

* * *

Молитва границ не имеет,
И с ней оживают сердца,
С молитвою ум пламенеет,
И тень опадает с лица.
С молитвой и божье чудо.
То чудо – не манна с неба,
А то, что и в голод люди
Делятся коркой хлеба.
И чудо, что в миг падений
Кто-то протянет руку,
В мучительный час – раденьем
Избавит тебя от муки...
Молитва границ не имеет,
Как не имеет конца:
Молитва разумное сеет
И вечное волей Творца.
Разумное, доброе, вечное
Молитве самой под стать,
Способной очеловечить
И смертию смерть попрать…

О ней

(русской парижанке,
поэтической Ирине,
дочери Бориса Корнилова)

Стезя от Минска до Парижа,
А от Парижа через Рим
В америки Ирину движет,
К родным кровиночкам своим.
А в это время,
В это время
В российской мили соловей
Несёт любви святое бремя:
Поёт и думает – о ней!
Он, соловей, – невольник воли.
Невольник песни без неё:
Без глаз её
По всем раздольям
Бездолье жизни настаёт.
Без поэтического слова,
Что трелям только и сродни,
Сам соловей тоскует снова –
На весь Париж,
Нью-Йорк,
Мадрид,
На всю столицу хохломскую
Тоской бушует соловей...
Ах, мне бы вот тоску такую –
Кипучих, яростных кровей!

* * *

И всё же живы
Мы выходили из нужды
Без триумфальных арок,
Нас били хлёсткие дожди,
И голод грёб угаром.
Но всё же выгребали мы
К спасительным «буржуйкам»,
Мы, собираясь с силами,
Не потакали мукам.
Дробили камень для дорог
И щебенили трассы...
Но всё же горе за порог
Ушло не в одночасье.
Теперь по трассам тем бегут
Авто, ветра метеля.
Нас голод не согнул в дугу,
Мы всё же уцелели:
Послевоенный голод в гроб
Рукой костлявою не сгрёб,
Да и теперь мы – жилы,
Во все невзгоды
Живы.

Предвесеннее

Ещё и шапкой не докинешь
До наступающей весны,
Ещё бескрайние равнины
Полны слепящей белизны.
Но всюду удлинились тени,
А в тенях – больше синевы,
И словно веяньем весенним
Пахнуло от людской молвы,
Чуть потеплели голоса,
Чуть пооттаяли улыбки.
Слегка воспрянули леса
Под солнечной вуалью зыбкой.
И сладкое закралось в грудь –
Капель певуче пробудилась
И долго не даёт заснуть
Под окнами манящей силой.
Как будто там сама любовь,
К нам насылая пробужденья,
Капелит душу, плоть и кровь
Желанным, радостным, весенним.