22.06.2019 г.
Каждый год в конце июня встречают в соседнем районном центре Варнавино любимый праздник – Варнавинскую годину. Весело встречают, широко гуляют.
Посвящён он христианскому священнику Варнаве, который в 1417 году поселился здесь в ските и 27 лет жил в нём, творя молитвы Богу. Церковь описала сотни случаев чудесного исцеления людей и при жизни, а особенно после смерти святого. Книга называется «Житие святого Варнавы». А я рассказываю вам о том, как соприкоснулась с чудом моя мама.
Замуж – только за варнавинца
С именем святого Варнавы связано одно из самых ярких детских воспоминаний моей матери, урождённой Александры Васильевны Чиркиной. В четыре года она начала слепнуть, лечение не помогало, знаменитый в Поветлужье доктор Павел Гусев (с ним дружила семья деда Василия Александровича Чиркина) вынес вердикт: «Мужайся, Антонина, процесс необратим – детская глаукома неизлечима».
Жили Антонина и Василий Чиркины в двухэтажном доме в самом центре города Ветлуга. В семье подрастали старшенькие Владимир и Маруся, но смириться со слепотой черноглазой, кудрявой, жизнерадостной дочки моя бабушка не могла. Взяла четырёхлетнюю дочку за руку, повесила на плечо сумку с едой и отправилась в путь из Ветлуги в Варнавино, чтобы приложиться к мощам святого.
На календаре 1918 год. В Поветлужье гремит Уренский мятеж – самое серьёзное противостояние белогвардейцев и красных в области. Для его подавления большевики используют даже авиацию. Брат идёт на брата, повсюду льётся кровь, дороги смертельно опасны: убить могут за кусок хлеба. И вот в самое погибельное это время идёт по лесным дорожкам скромно одетая молодая женщина с ребёнком. Чутко прислушивается, при каждом стуке копыт – поглубже в лес. Мужественная ты была, однако, бабушка.
Бог дал силы дойти. Донельзя усталая Антонина наклонила к раке с мощами дочку и поклялась: коль прозреет – быть ей замужем только за варнавинцем. Чудо, но слепота ушла, моя мама до смерти читала без очков.
А вот благодаря обету она чуть в старых девах не осталась. Нет, в женихах красивая, играющая на пианино и гитаре девушка недостатка не испытывала. Сватались, но всем был вежливый отворот-поворот: живут де не там.
Мама заочно училась в пединституте, а работала в тридцатые годы в селе Горки учителем русского языка и литературы. В то время в этом селе было много талантливой молодёжи, с которой дружила молодая учительница.
На фото в старом альбоме – молодой человек у мольберта, сидит, рисует ветлужские дали.
- Сергей Брунов – стал знаменитым художником, – комментировала мама. – А этот, в кепке, – Павел Сатюков, в 50-е годы был редактором «Правды».
С моим будущим папой Борисом Степановичем мама столкнулась в дверях пединститута. Долго уступали друг другу дорогу, рассмеялись и познакомились. Как тут не вспомнить пословицу – суженого и на кобыле не объедешь. Первый же приезд кандидата в женихи оказался судьбоносным.
- Откуда ж будете, молодой человек? – церемонно спросила Антонина. – Из Варнавина, – ответил он.
Лицо будущей тёщи озарила улыбка.
Мои родители звали друг друга Рукой и Бокой, в 1936-м они поженились и уехали преподавать в Семёновский район, но Варнавино ещё не раз призывало их к себе.
Грустный день рождения
Немного о варнавинской бабушке расскажу. Звали её Анной, и жили они с дедом Степаном в Глазунихе – деревне, которой уже нет на карте района. Каждый год мы приезжали к бабушке на праздник Казанской Божьей Матери. Глазуниха казалось мне маленькой сказочной страной. Шутка ли, чтобы попасть в неё, нужно было подняться в гору – высоченную, между прочим. Среди деревни, насчитывающей всего несколько домов, возвышалось огромное, с двухэтажку, колодезное колесо. Я до жути вглядывалась в дно колодца, но воды там не видела – она была слишком далеко. Потом я поняла, что в житье на высокой горе минусов было больше, чем плюсов.
Деда я почти не помню, зато день его похорон крепко врезался мне в память. Бабка Анна с почерневшим лицом находилась у гроба; я, шестилетка, неприкаянно сидела на кухне. В этот день у меня был день рождения, но всем было не до меня. И вдруг подходит ко мне с куском сладкого пирога моя бабка: «Внучка, с днём рождения, вот для тебя испекла».
И всё. А запомнилось на всю жизнь.
Мать рассказывала, что свекровь долго не смогла смирится с выбором сына. Непонятки между ними начались сразу после знакомства. Моя мама была жуткой модницей, а к свадьбе перекрасила свои жгуче чёрные волосы в белый цвет.
Добавьте к этому маникюр и яркую помаду. И сваху – в шляпке и с ридикюлем и тоже с накрашенными губами.
Посмотрите на это всё глазами деревенской женщины. Представляете, привёз бы мне сын Бориска (в честь деда назвали) диву с накаченными губами и попой (в наше время типаж модницы другой). Слава Богу, моя сношка и умница, и красавица натуральная.
Притяжение Горок
Уже повзрослев, я увидела на стене дома бабушки старинный снимок – девушка в светлом платье, у неё высокий лоб, волосы убраны в пучок. Кто?
- Да я это, – ответила Анна. – В юности ключницей у Базилевских была.
Базилевский для варнавинцев – то же, что, к примеру, купец Носов для семёновцев, построивший старообрядческую церковь. Камергер царского двора Иван Базилевский сумел совершить в конце 19 века настоящую революцию в своём именье: в добротных кирпичных дворах растили свиней-йоркширов и коров тирольской породы, на молокозаводе даже делали сыр. Свой стеклозавод. В 1907 году на его предприятиях работало 60 рабочих. Жил камергер один, его супруга – фрейлина императрицы – не поехала за супругом. С 1909 года до 1918-го имением управлял племянник камергера Дмитрий Александрович. В эти годы стали заниматься разведением породистых лошадей. Отец рассказывал, что у Базилевских был один из первых в районе автомобиль, а водил его вернувшийся с Первой мировой войны мой дед по папе Степан.
Ещё одно грустное сравнение Базилевского и семёновского купца Носова. Над их прахом изрядно поиздевались те, кто пришёл «старый мир разрушить»…
В Горки, где бегала с ключами по двухэтажному дому молодая высокая русоволосая Анна, где останавливались у знакомых на ночлег идущие на поклон к Варнаве черноволосые и черноглазые мои бабушка и мама, где несколько лет учительствовала потом в тридцатые невеста Шурочка Чиркина, я приезжала несколько раз в 90-е годы. Было чему удивляться. Именно отсюда до 90-х (!) годов увозили породистых поросят, именно здесь «пригрели» памятник Ленину, ставший ненужным где-то, именно здесь удивительный русский мужик Николай Белов, пообещав Богородице построить храм, выполнил обет и стал батюшкой в этой церкви. С каким удовольствием писалось об этих людях!
Все эти факты я сопоставила только когда писала родословную для своих внуков. Сама удивилась! В 1918 году бабушка Антонина ведёт дочь к мощам, останавливается в Горках, а здесь ещё живёт моя будущая баба Анна, затем мама работает в школе, где раньше бегала с ключами её будущая свекровь (школу поместили в поместье Базилевских). Такая вот жизненная спираль.
А Варнавино не отпускает. В войну мама вновь возвращается сюда: работает сначала завучем эвакуированного ленинградского детского дома №32, а с 1945 года – директором детского дома №63. Здесь, как мне кажется, она совершила главный поступок в своей жизни – взяла и воспитала двух сирот. О ленинградских детях разговор особый: привозили полутрупиков, не умеющих улыбаться. На высокую варнавинскую гору из-за гололедицы лошади с телегами не могли подняться, так работники детдома брали сразу по 2-3 ребёнка и несли в гору.
- Они ничего не весили, – до старости с грустью повторяла мама.
Такой «полутрупик» по фамилии Бесфамильный и выхаживала мама, и очень полюбила сына Валентина, отдав ему свою душу. Потом взяла и дочь Зою. Валя, конечно, слышал, что он не родной, но мама переубеждала его. Брат, повзрослев, в 1968-м уехал восстанавливать Ташкент, где его убили.
Мать ездила хоронить его, и в морге рассказала, как он появился у неё, как она его любит. У мёртвого Валентина из глаз скатилась слезинка – так она вспоминала.
Папа вернулся с войны. В 1950 году родилась я. Расти мне предстояло в этом тихом городке с прекрасной природой, на берегу величественной Ветлуги, но вмешался Его величество случай в лице бабушки Анны Рябовой. Она прекрасно знала, что дочку секретарю по идеологии ВКПБ Борису Степановичу крестить нельзя, что по головке его за это не погладят. Но мириться с таким безбожием не могла. Выкрав двухмесячного младенца у няни, она поспешила к церкви и потребовала у священника совершить обряд. Городок маленький, священник, зная отца, упёрся: «Не могу без родителей». Бабушка настаивала, тянула его к купели. Кто-то ухитрился позвонить в райком. Между молотом и наковальней находился батюшка и всё-таки начал обряд. Тут-то и подоспели работники ВКПБ, выдернув – в прямом смысле слова – меня из купели. Не обряд, а детектив какой-то. Бабушка потом не раз говорила мне: «Ты – недокрещённая». «Докрестилась» я уже в сорок лет.
Свинцовые тучи сгустились над головой отца: времена-то сталинские, а крещение дочки секретаря по идеологии – ЧП областного масштаба. Отнеслись к бывшему фронтовику гуманно. Из секретарей, конечно, турнули, но новую работу предоставили. В семейном архиве у меня сохранилось заявление папы: «Прошу назначить меня директором Горкинской школы». Опять Горки! Но (от греха подальше) послали его не туда, а в Семёновский район, где они с мамой жили до смерти.
Отец с 1953 года до пенсии работал директором Пафнутовской школы, мама преподавала там русский язык и литературу, став одним из первых в районе заслуженным учителем СССР. Её любимым делом была художественная самодеятельность, в юности мечтала стать артисткой, но строгая Антонина не отпустила поступать в театральный. Зато как пели и играли в сценках её ученики!
Семья Чиркиных была удивительно музыкальной, все дети владели музыкальными инструментами. Мама вполне профессионально играла на фортепиано, аккордеоне, гитаре. Как-то мужички подначили учительницу: «А на гармошке слабо?» – «А вы оставьте гармонь на ночь», – попросила. А утром «сбацала» для поражённых слушателей сормача.
Старая Пафнутовская школа находилась в здании церкви, в 60-е годы отец добивался строительство новой. Было время тотального дефицита; как ребёнок радовался он добытым щеколдам или машине досок. Помню забавный случай: мама прикупила отцу костюмчик к первому сентября, поехал он на августовское совещание одетым с иголочки, а вернулся… перепачканным, но счастливым – с двумя авоськами, набитыми гвоздями. Не уместившиеся в сумки гвозди торчали из карманов нового костюма. Гнев мамы мне и сейчас трудно с чем сравнить.
Опустела без тебя земля...
Странно, но я люблю Варнавино не меньше, чем город Семёнов, где прожила всю жизнь. Каждая командировка в Варнавино (я была собкором газеты «Земля нижегородская» по северу области) влюбляла меня в ветлугаев всё больше – талантливые, самобытные, гостеприимные люди. А ещё – способные на поступки. Как и мои бабушки, к слову. Антонина – не нарушившая обет, Анна – борющаяся за веру.
Закончу последним поступком Анны. В забытую Богом и людьми Глазуниху радио провели где-то в шестидесятые годы. И бабушка открыла и полюбила новый открывшийся ей мир. Она боготворила говорящий ящик. Перед смертью позвала двоюродную сестру Татьяну и наказала включить радио перед её выносом.
Всё. Отпели бабушку – Таня метнулась к радиоприёмнику.
- Что ты! – ужаснулись соседки.
- Бабушка велела.
Представляете общее состояние. И вдруг – чистый ангельский голос Анны Герман ворвался в покои. Замерли женщины, взявшиеся за полотнища бабушкиной домовины. Голос пел:
Опустела без тебя земля,
Как мне несколько часов прожить…
И заплакала деревня Глазуниха, и дети, и внуки. И показалось, потеплел смертный лик моей бабушки по отцовской линии Анны Рябовой.
А потом рассказала я об этой истории, грустной и светлой, друзьям-журналистам. Ехали мы на летучку в Варнавино и проезжали мимо Богородского кладбища, где покоится Анна. Собкор «Горьковской правды» Алексей Штылёв описал её в газете. Простите, бабушки, хоть и поздно, пишу сейчас о вас сама.
Светлана БАРМИНА,
заслуженный работник
культуры РФ
|